www.dubna.ru/rastor/Golyavkin/Golyavkin.htm
www.theatre.spb.ru/newdrama/rasskaz/goliavki.ht...
. Они всегда знают то, чего можно не знать. И не знают простого и главного.
Я принял сказанное на свой счет...
Впрочем, по-моему, в искусстве дойти до конца, до самого края не страшно. В жизни страшно
Я не успел спросить, что он конкретно имеет в виду, он уже ушел в другую сторону. И так всю жизнь - невозможно было добиться разъяснений, он всегда уходил от этого в сторону. Оттого, наверно, и производил на меня устойчивое впечатление: сказанные им короткие хлесткие фразы как бы навечно западали мне в душу и сверлили мозг своей энергией и загадочностью...
Я только собрался читать роман знаменитого писателя, как он будто приговорил меня:
- Я не терплю толстых книг. Они не для меня. Они для толстых. Пусть заплывшие салом читают их в гамаках. Кому тяжело носить свой жир, легко прочесть толстую книгу. Для меня толстая книга тяжела. Нет, толстые книги не для меня...
Верите ли, под влиянием его речи я так никогда и не прочел той книги...
А то, на что уставились люди, отчаянно болтается между ног
А мне каждую ночь снилось, что мне вышибают зубы. Сон был дурной, и я ждал, когда настанет худо. Каждую ночь я со страхом шел спать. Я боялся сна, он повторялся уже которую ночь. Вставал утром, таращился в зеркало, проверял свои зубы. Сон отравлял мне жизнь. Я старался больше сидеть дома, никуда не ходить. Страх овладел мною. Лицо у меня похудело, поблекли глаза, одна щека нервно задергалась. Большую часть времени я лежал, слушая завывания его мотоцикла. Страшные мысли лезли мне в голову.
А ночью я видел опять тот же сон. Я видел себя с беззубым ртом. Утром дергал зубы, сомневался в их крепости. Как мне казалось, некоторые уже шатались, чего раньше не было. У меня пропал аппетит, навалилось уныние. Я ждал чего-то ужасного.
Во дворе затарахтел мотоцикл, я проснулся, встал с кровати и хотел одеваться. Я потянулся за рубашкой, висевшей на спинке кровати, сделал резкое движение, потерял равновесие, упал. Моя челюсть лязгнула о спинку кровати. Я вышиб себе передние зубы. Тут я почувствовал облегченье, даже улыбнулся: наконец пришло то, что так назойливо долго снилось.
И слышали бы вы, что он тогда говорил. Патетика его казалась мне сногсшибательной, без преувеличения.
- Я художник нашего времени. Я художник из всех художников, которых я не считаю художниками. Все эти сотни художников - чепуха, самые "значительные" из них - кастраты. Я говорю совершенно нагло и совершенно уверенно: я сверкну солнцем среди этой грязи, ..........
Еще монолог, словно стих, навечно врезался в мою память.
- Можно писать и так и этак.
Нужно писать только так.
Нужно писать себя.
Времени проскочило много, для одних, может, сто, а для других, может быть, не одна тысяча лет. Ровесники умерли, другие постарели. Лично мне смотреть на себя неохота - время явно не пощадило.
Да и язык не повернется сказать плохое - вся жизнь положена на художество, уж стоит чего-нибудь. Одних красок истрачены пуды, тонны.
Нельзя не уважать энергию, с отчаянием и злостью вложенную в работы. Конечно, всякий, не только он, платит жизнью, естеством, плотью и кровью. Но ведь у других-то не на что посмотреть. А тут - такой вселенский напор! Энергия направлена не на драку, не на воровство, не на баб, не на преступления. Энергия направлена на открытие нового, на обогащение души человека, для блага его... - ведь это же хорошо! А самое главное - видно, вот оно, есть что показать этому самому человечеству
Хоть отбавляй злости в лаконичной изысканной форме. Нарочно! Чтобы зрители, привыкшие искать к себе симпатии, с отвращением отворачивалась от его образов.
Ишь ты, гений, разложил человека на части - попробуй теперь его собери. Пощади! Природа создала человека в целости как самоорганизующуюся систему. А тут всему конец, сплошное крошево...
Впрочем, по-моему, в искусстве дойти до конца, до самого края не страшно. В жизни страшно. Но в искусстве всегда можно начать все сначала. Пока свежо, и безобразное интересно. Если подобным заполонят, а так обычно и водится, тогда конец искусству.
В длительное мирное время появилось на свете много художников. Когда художников СЛИШКОМ много, они друг друга затаптывают, подражанием все превращают в ничто. СЛИШКОМ много идей и личностных мировоззрений делаются обыкновенным мусором. Слишком людям не нужно.
- Как никогда прежде, я хочу учиться и совершенствоваться...
С ума он, что ли, сошел, как можно, раньше начинать надо было. Опять же я не осмелюсь сказать это вслух, опасаюсь показаться тривиальным.
Я скверно вел себя в обществе. Стоял задом к дамам. Громко разговаривал. Зевал, широко открывая рот. Сморкался на пол. Неприлично урчал животом. Перепортил уйму воздуха.
Спал, когда все работали, и работал, когда не спал.
Больше ел, чем работал. Когда ел, чавкал.
Никогда ничего не учил.
Беспрерывно хвалил свой несравненный ум.
Десятилетиями терзал порядочных людей художественными дилетантскими претензиями.
И, наконец, запорошил весь мир композициями, от которых у всех воротит с души.
- Молодец! - сказал я со смехом.
- Правда? Ты так думаешь? - засмеялся он и пожал мне руку.
- Правда, правда, - сказал я, - что теперь сделаешь. Ведь ты, наверное, здорово устал. Этого с тобой никогда больше не повторится!
Никогда больше с ним этого не повторится.
Слава Богу!
Как жаль!